Ваш браузер устарел. Рекомендуем обновить его до последней версии.

ADIPISCING ELIT

Считать пропавшими без вести


Е.Шолох, наш спец. корр., ОБЖ № 10 2003 г.

50 лет назад разбушевавшимся штормом от восточного побережья южнокурильского острова Парамушир унесло в открытый океан небольшое суденышко - катер «Ж-257» с шестью членами экипажа на борту, принадлежавший китокомбинату «Подгорный». 82 суток моряки были один на один с океаном и между жизнью и смертью. У них закончились продовольствие и пресная питьевая вода, дизельное топливо. Заклинило руль. На берегу на них давно поставили крест, вынеся вердикт: «Считать пропавшими без вести», а они, изможденные, спустя почти три месяца, словно призраки, объявились из небытия...
После их спасения была предпринята попытка замолчать случившееся. Но чиновничий заслон удалось пробить репортеру одной из центральный газет. О шестерке отважных вмиг заговорила вся страна, моряков отметили орденами, о них написали книги и даже сняли художественный кинофильм...
Спустя 6 лет опять же на Южных Курилах случилось новое ЧП: штормом унесло в океан самоходную баржу с четырьмя находившимися на ней солдатами. Через 49 суток их обнаружили и спасли американские военные моряки. Эта история получила международный резонанс, в нее вмешалась большая политика: как раз накануне этого США посетил Генеральный секретарь ЦК КПСС Никита Хрущев. Спасенных советских солдат чествовала вся Америка, а по их возвращении на Родину - весь Советский Союз. Парней наградили орденами Красной Звезды, государство, в лице партийных и советских органов, сосредоточило на них внимание и заботу...
И как-то за всем этим ушли в тень, а затем и вовсе стали забывать имена их предшественников с катера «Ж-257», как и всю 82-суточную драматическую одиссею моряков...
Мне удалось разыскать одного из участников тех событий - Александра Жебровского и расспросить о практически неизвестной сегодняшнему поколению людей истории, приключившейся с ним и его товарищами.
 

- Как все происходило, Александр Сергеевич?
- Заканчивался ноябрь 1953 года, а вместе с ним и срок моей практики, которую я после окончания 2-го курса Владивостокского морского техникума рыбной промышленности проходил матросом на буксирном катере «Ж-257», принадлежавшем южнокурильскому китокомбинату «Подгорный », что на острове Парамушир. Вернувшись из последнего рейса, капитан нашего «жучка» Владимир Мережко и механик Григорий Иванец сошли на берег - у них в поселке были семьи. Мы остались на борту катера. Мы - это помощник капитана Федор Козлов, которому было за 50 и которого мы звали Петровичем, помощник механика Сейм Облязов, повар Николай Воронков, матросы Рувим Мирсофаров, Виктор Шлык и я.
Утром 1 декабря стало штормить. Радиосвязи у нас не было, поэтому попытались вызвать берег сиреной. Реакции никакой... Тем временем стрелка барометра упала вниз, а к ночи стала подниматься. Что это значит на Курилах, опытные моряки знают: жди северного ветра, а вместе с ним настоящего шторма и пурги. Бухточка, в которой находились два катера: наш и «Ж-135» капитана Митрофанова, была открыта для всех океанских ветров, и лишь с запада небольшие сопки слегка прикрывали ее. В случае шторма суда обычно укрывались в Северо-Курильске или уходили в море. Увидев, что «жучок» Митрофанова наладился покинуть бухту, мы приняли решение следовать за ним, так как имелся приказ директора китокомбината Редькина: катерам поодиночке в море не выходить, что было связано с особенностями судоходства у Курильских островов в зимнее время. Погода продолжала портиться. А у нас, как назло, вскоре после выхода в море, полетела помпа подачи пресной воды для охлаждения двигателя. Катер потерял ход. Мы просили помощника механика перейти на режим охлаждения двигателя морской водой, но Облязов уперся: нечего, мол, засорять систему, будем ремонтировать помпу. За этим делом прошло около двух часов. Мы давно потеряли из виду катер Митрофанова, который, как узнали через три месяца, вернулся назад, к китокомбинату. Нас же бушевавшим уже вовсю штормом в 8-9 баллов понесло в океан. Наступала ночь. Топливо было на исходе: навигация ведь со дня на день должна была закончиться, и катер готовили к постановке в зимний ремонт. Поэтому, кстати, и продуктов на борту почти не было. Главный двигатель запускали, пока было топливо, лишь в самые критические моменты. Вахту на руле несли по 20 минут. Задача была одна: во что бы то ни стало удержать катер перпендикулярно волне. Было страшно. Даже в рубке мы вжимали голову в плечи, казалось, что очередная волнища непременно раздавит нас. Хотелось спуститься в кубрик, накрыться с головой одеялом и не видеть всего этого ужаса... И главной была мысль: выдержим или не выдержим этот натиск стихии?
- Тем не менее, Александр Сергеевич, как известно, именно у вас тогда созрела мысль: на ваше крохотное суденышко, ставшее игрушкой в объятиях стихии, поставить парус, что в итоге стало одной из составных вашего выживания в сложившихся экстремальных обстоятельствах...
-Нам удалось уцелеть благодаря целому ряду факторов... И внешних (природных), и тех, что принято называть человеческим... Что же касается паруса, то я занимался в спортивном клубе «Водник», ходил в Амурском заливе под парусом, вот и предложил Петровичу смастерить парус из подручных средств на манер тех, что еще в детстве видел на плоскодонных китайских легких гребных лодках-шампуньках, которые курсировали между городом и мысом Чуркина. Из-за отсутствия брезента в дело пошли обычные суконные одеяла с наших коек. Через четверо суток, когда шторм немного угомонился, мы приладили за рубкой этот парус. Но где мы находимся и куда идти, вот вопрос... За время шторма мы потеряли все ориентиры и окончательно заплутали - вокруг лежал сплошной океан... У нас имелись лишь карта и лоции побережья Парамушира, да компас, по нему и пытались ориентироваться. То, что нас отнесло далеко от суши, мы поняли по отсутствию морских птиц. Во время затишья парус обвисал, и наш «жучок» дрейфовал куда придется, и дрейф становился все более извилистым. Однажды налетевшим ураганным ветром чуть не унесло наш парус, а лишиться его - значит окончательно потерять надежду когда-либо добраться до берега... Мы едва успели его подхватить, из последних сил уложить на палубе и придавить к ней своими телами. Потом починили и поставили вновь. В очередное ненастье случилась новая беда: катер перестал слушаться руля. Оказалось, лопнул штуртрос. Кое-как всеобщими усилиями в ледяной воде устранили неисправность. Но руль и потом не раз выходил из повиновения, а потом его и вовсе заклинило, и нас все дальше и дальше уносило в неизвестность...
- Вы верили в то, что вас ищут, не оставят одних в беде?
- Хотелось верить, конечно. Но с каждым днем вера эта слабела вместе с нами... Хотя искорки надежды теплились в наших сердцах долго...
- Наверное, молили Господа Бога о своем спасении?
- На Бога надейся, а сам не плошай... Нет, я не верующий. Уже когда спаслись, подумалось просто, что кто-то из нас в рубашке родился...
- Александр Сергеевич, когда у вас закончились продукты питания, пресная вода, как выходили из критической ситуации?
- Сразу, как только через четверо суток шторм поутих, мы провели ревизию своих «закромов». Продовольствия оказалось негусто: на 5-6 дней нормального питания, но мы сократили пайки до минимума, так как никто не знал, когда поспеет помощь, а со 2 января урезали их до крох и растянули таким образом свои скромные съестные припасы до 16 января.
С водой обстояли дела еще хуже: в цистерны с пресной питье-вой водой попала во время шторма соленая, и эта смесь уже не годилась для употребления. Лишь в расходном бачке оставалось около трех ведер, но, как ее ни экономили, она вскоре закончилась. Жажда стала мучить людей еще больше, чем голод.
- И тогда вы выдвинули новую идею: соорудить опреснитель воды из подручных средств...
- Нет, это была идея Петровича: он рассказывал, как у них на Кубани мастерят змеевики, что- бы гнать самогон, и стал сокрушаться, что у нас нет никаких материалов для того, чтобы по его образу смастерить опреснитель. Ну а мне удалось осуществить его мысль, приспособив под опреснитель огнетушитель «Богатырь». Правда, получить более-менее качественную воду удалось только с третьей попытки: не сразу сообразили, что для этого требуется медленный огонь. В полученную таким образом воду добавляли немного морской, иначе можно было окончательно испортить желудки.
20 января нам стала попадаться плавающая морская капуста, оторванная штормом. Ее мы начали выуживать из воды - она и стала нашим продуктом питания, пока не закончилась в первых числах февраля.
- И тогда вы стали делать «лапшу» из сапог...
- А больше ничего похожего на съестное не нашлось на борту. И я, начитавшись рассказов Джека Лондона, взялся за сапоги, хорошие такие, яловые, у пограничников за литр спирта выменял. Вот их-то я и постругал на «лапшу», положил на сковороду и для «смазки» за отсутствием жира использовал солидол. Как меня материли товарищи, когда «жаркое» стало источать гадкий удушливый дым! Я не учел того, что герои Джека Лондона ели сыромятную кожу, не подвергавшуюся химической обработке... Мои «лапшинки» обуглились, и я решил было их сразу выбросить. Но чувство дикого голода победило: взял один кусочек, вбросил в рот, другой, жую, они такие хрупкие, солоноватые. Ребята, напряженно наблюдавшие за мной, наперебой стали просить дать и им попробовать. Однако дальше снятия пробы дело не пошло: очень уж неупотребимым, несъедобным было это «блюдо».
- Чем же питались потом?
- А ничем. Две последние недели перед тем, как нас обнаружил СРТ «Камчадал», пили только воду: 5 столовых ложек в сутки на брата. Совсем занемогшему Николаю Воронкову - 8 ложек. Я стоял на «разливе». До сих пор помню, как ужасно боялся пролить хоть каплю этой живительной влаги, которой оставалось у нас самая малость, а заниматься опреснением новой порции воды не было уже сил. Был и такой момент. Воронков, знавший еще моего отца, чувствуя себя совсем плохо, подозвал меня и сказал: мол, к утру, очевидно, помру, но вы не выбрасывайте за борт мое тело. Когда убедитесь, что я действительно умер, порежьте на куски, хорошо проварите в соленой воде и ешьте, вам, молодым, надо жить. Эту мою волю-завещание запиши, а я распишусь.
- Он бредил?
- Нет. Николай был в здравом уме и памяти, просто хотел таким образом нам помочь. Понят- но, что ничего записывать я не стал, сказал ему, что он несет чушь и что мы обязательно вернемся домой и примем с ним другую «смерть»: упьемся в усмерть коньяком...
- А что говорили остальные, когда Воронков предлагал себя «на съедение»?
- Молчали. Слушали наш диалог. К тому времени на ногах оставались я и 19-летний Витя Шлык, хотя он был тоже весьма плох. Остальные уже не могли ходить. Кроме неизвестности дальнейшей участи, голода и жажды с первых чисел февраля стал донимать еще и холод: нас вынесло из полосы теплого течения, в котором пребывали до сих пор, что и спасало нас. Теперь ветер гнал катер на север, стало холодать, «жучок» начал обмерзать. Пока были еще какие-то силы, мы пытались скалывать лед, потом бросили и это дело...
- Но как-то ведь спасались от холода?
- Еще в самом начале нашего дрейфа Сейм Облязов, мы звали его Костей, рассказал, как у них на Каспии добывают тепло при помощи нефти: обычный кирпич обливают нефтью, кладут в жаровню, и от него долго исходит тепло. У нас не было ни кирпича, ни нефти. В ход пустили дюриты - матерчатые шланги для соединения труб в машинном отделении. Их «заряжали» имевшимися у нас густо тертыми белилами, обмакивали в осадке мазута на дне танков, клали в алюминиевую чашку и ставили в печь. Потом, когда уже ничего этого не осталось, в ход пошла мебель, обшивка катера и даже личные вещи.
- Как коротали время в этом непредвиденном затянувшемся плавании?
- В хорошую погоду играли в домино, травили байки или пересказывали прочитанные книги, делились веселыми и грустными историями из личной жизни, рвали друг у друга из рук обнаружившуюся подшивку старых газет - всем хотелось прикоснуться, пусть и к устаревшим, но все-таки вестям с Родины, ощутить их пульс, дыхание. Был у нас, правда, еще баян, но ни- кто не умел играть на нем, что очень огорчало. И, конечно же, хотелось верить, что нас найдут или, в крайнем случае, подберет какое-либо случайно проходящее судно, но только бы не американское. Так продолжалось до Нового года.
- Сейчас помните, как вы встретили новый, 1954 год?
- Побрились, удалось даже не- много помыться. Выстроились в полночь на палубе. По поручению Козлова, который был замкнутым, немногословным человеком, я сказал речь. Короткую, главный смысл которой - держаться изо всех сил, помогать друг другу и не терять надежды на спасение. Затем вместо старого, истрепанного, подняли новый флаг. А пайка кипятка заменила нам шампанское.
- Александр Сергеевич, а почему вы не хотели видеть своих спасителей в лице американцев? Попавшие в подобную беду уже после вас солдаты Советской Армии Зиганшин и его товарищи не отказались ведь от гостеприимства военных моряков США. И ничего, с почестями были приняты в Америке, а по возвращении на Родину - награждены орденами.
- Это их дело. У нас же был общий настрой такой: лучше погибнуть, чем попасть в руки американцев. Клянусь, именно так. Мы были тогда хорошими детьми своего времени. Если сказали нам: американцы злейшие наши враги, значит, так оно и есть; посадили родных и близких - знать, есть за что... На случай встречи с супостатом мы загодя документы судовые и личные запаковали в мешки и подготовили к уничтожению. Кстати, мы и на остров, что встретился нам на пути 21 января, решили не высаживаться главным образом из опасения, что там могут находиться американцы. Правда, трое из нас, уже совсем ослабших, просились на землю. Но им было отказано: боялись, что если там враг, то кто-нибудь из них за ту же кружку воды вдруг наболтает лишнего.
А еще мы весьма осерчали на наших пограничников. Столько матюгов в их адрес было отпущено, что стражам границы, возможно, даже икалось... Ну что же это такое, горячились мы: тех, кто хочет удрать из Советского Союза, отлавливают. Мы же, столько времени блуждающие невесть где, никому не нужны. (Как потом выяснилось, мы за время своего вынужденного путешествия побывали не только в нейтральных, но и американских территориальных водах, после чего нас погнал ветер к родным камчатским берегам. Всего же было пройдено 4,5 тысячи миль.)
- Вы обмолвились, что до Нового года экипаж катера «Ж-257» держался в общем-то бодро. А потом что, хандра одолевать стала?
- Те обстоятельства, в которых мы оказались, конечно, настроения не поднимали. Но и паники не было. Во всяком случае, никто не кричал, что всё, конец, пропали. А думки тяжкие, полагаю, у каждого были. Вот и я лично однажды после Нового года сильно задумался - закручинился: куда нас несет, что будет с нами? Молодой, сильный, а не в состоянии изменить ситуацию. Вспоминался родительский дом, мама, друзья... А на следующее утро Витя Шлык спрашивает, показывая на мою голову: что случилось с тобой? Оказывается, за ночь я стал седым.
- И тем не менее, как отмечали ваши товарищи, именно вы играли главную роль в моральной, да и физической их поддержке...
- Мы все, кто как мог, поддерживали друг друга. И это еще одна немаловажная составляющая того, что мы выжили в экстремальных условиях.
Я, к примеру, сочинил, обнадеживая ребят, что видел вчера корягу по левому борту, знать, где-то уже поблизости берег. В следующий раз Витька Шлык, пытаясь быть правдоподобным, сообщил: мол, только что видел пролетавших бакланов. Я смотрю ему в глаза и вижу, что врет. Но во имя наших надежд и самому хотелось поверить в реальность этих бакланов. И таких примеров было немало. А потом желаемое стало обретать у нас формы галлюцинаций. Именно так мы восприняли и появление в снежной пелене СРТ «Камчадал». Сначала услышали сирену. Подумали, что показалось. Сколько уже раз в последнее время мерещились то корабли, то земля. Однако такого, чтобы всем сразу почудилось одно и то же, еще не было. А тут ребята зашевелились на койках, стали прислушиваться. Костя выглянул в иллюминатор и спустя мгновение завопил: «Судно! Вижу судно!» Все тут же стали карабкаться из кубрика наверх. Действительно, прямо на нас шел какой-то траулер. Мы смотрели на него, верили и не верили своим глазам. Потом удалось разобрать и прочесть его название: «Камчадал».
Когда судно приблизилось, нас окликнули: «Кто такие?» Мы стали вразнобой что-то бормотать, но наши ослабевшие голоса не услышали и повторили вопрос. И тогда, собрав последние силы, все вместе закричали: «Мы - русские. Русские...»
С «Камчадала» бросили нам выброску, но у нас не оказалось сил не только удержать, но и закрепить ее за кнехт. Ветер усиливался, снег становился все гуще, а траулер вдруг стал удаляться от нас, растворясь в снежной пелене. Он делал всего лишь маневр, дабы со второго захода подойти к «жучку» вплотную. Нам же почудилось, что нас бросили, и мы с испугу стали вслед траулеру стрелять из ракетниц. «Камчадал» сделал второй заход, с его борта крикнули: «Парус спустите!» Но у нас не было сил выполнить и эту команду. И тогда, рискуя, к нам на борт спрыгнули двое здоровенных парней, которые бросились к парусу и обрубили фалы. Потом они же приняли буксирный конец и закрепили за кнехт.
Когда наши тела переносили на борт «Камчадала», матрос, что нес меня, заметил: «Ты совсем невесомый, дедушка...» Я не обиделся за «дедушку», лишь уточнил, выдавив из себя: «Товарищ, я не дедушка, мне всего только 24 года...»
Так 21 февраля 1954 года стало нашим вторым днем рождения...
- Вернемся еще раз к началу вашей одиссеи, почему вашими поисками занялись лишь спустя 10 дней, как начали развиваться события на берегу после исчезновения катера «Ж-257»?
- Когда катер Митрофанова на следующее утро пришвартовался у китокомбината, директор Редькин поинтересовался, где «Ж-257»? Митрофанов, понятно, ничего вразумительного ответить не мог. Из Северо-Курильска сообщили, что катер «Ж-257» у них не появлялся. Тогда Редькин приказал всем молчать и направил Митрофанова вдоль побережья Парамушира на наши поиски, оказавшиеся безрезультатными.
На десятые сутки причины отсутствия нашего «жучка» и его экипажа стал выяснять начальник погранкомендатуры тихоокеанского побережья острова Парамушир, затребовал к себе наши личные дела. И только тогда перепуганный директор китокомбината дал телеграмму в Москву о ЧП. Тотчас были созданы специальная комиссия и штаб по нашим поискам, в которых задействовали суда траловой курильской экспедиции, «Китозвертреста», корабли Камчатской военной флотилии, авиацию. Правда, из-за погодных условий самолеты в небо так и не поднимались. Предпринятые меры результата не принесли, и сразу после Нового года поиски прекратили. Тогда же постановили: «считать пропавшими без вести» катер «Ж-257» и экипаж, а по истечении 6 месяцев со дня нашего исчезновения «выдать семьям единовременное пособие »...
Первоначально все строго было, мол, никому ничего не говорить, фотографироваться нельзя: муж нашего врача снял нас, так его заставили засветить пленку.
- А потом отношение изменилось?
- А потом появилась статья в газете. Ворошилов, Председатель Президиума Верховного Совета СССР, прочитав ее, позвонил Ишкову, министру рыбной промышленности, и поинтересовался, правда ли то, что написано об эпопее катера «Ж-257» и его экипажа? Тот ответил утвердительно. Ворошилов: «Так это у вас в порядке вещей, что люди без пищи месяцами болтаются в море и никому до них нет дела, или факт исключительный?» Ишков заверил, что исключительный. Ворошилов взорвался: «Так почему же тогда вы моряков к наградам не представили? Ведь это какой пример мужества, стойкости и высоких моральных качеств советского человека!» Ишков не растерялся и тут же доложил, что все моряки представлены к наградам. Так появился указ Президиума Верховного Совета СССР. Федор Козлов был удостоен ордена Ленина, я и Сейм Облязов - орденов Трудового Красного Знамени, Николай Воронков, Рувим Мирсофаров и Виктор Шлык орденов «Знак Почета».
- Вам приходилось встречатся с Зиганшиным, Поплавским, Крючковским и Федотовым, дрейфовавшим в океане 49 суток через 6 лет после вас на самоходной барже?
- Была такая встреча, но она оставила у меня неприятный оса-док на душе... Они сказали, что читали книгу о нас «82 дня в океане», это помогло им не потерять надежду и выстоять. Но как бы между строк прозвучало: мол, если бы не ваше 82-суточное «путешествие», в результате которого вы уже перебили остроту внимания к нам, мы бы, быть может, Героев Советского Союза получили...
Да и запутались они в своих интервью. То признаются, что питание, хоть и скудное, у них имелось. То повергают всех в ужас, рассказывая, как от голода ели сапоги и меха от гармошки... Я спросил, по какому рецепту они «готовили» сапоги и гармошку, попросил поделиться опытом, дескать, у нас гармонь тоже была, но мы не знали, что с ней делать, а «жаркое» из сапог в горло не лезло даже с солидолом...
Как-то в одной из телепередач снова выступали двое из них, опять про съеденные сапоги говорили. Но при этом не вспоминали, что их 60-тонную баржу оторвало от парохода, на который они перегружали продовольствие. Весьма сомнительно, чтобы тот же Зиганшин, если он голодал 49 суток, мог подняться самостоятельно на борт к американцам, как он говорит, и потребовать у них топлива. Мол, хотели сами идти к родным берегам. Куда и как ушли бы они? Нас на борт СРТ «Камчадал» переносили на руках...
- Александр Сергеевич, а с вашими товарищами по 82-суточному дрейфу в океане вы встречаетесь?
- Увы, четверых давно уже нет в живых... О Викторе Шлыке достоверной информации не имею. Знаю лишь, что после той нашей истории его, несмотря на молодость - ему во время ЧП исполнилось только 19 лет, - назначили старпомом на наш «жучок».
- Александр Сергеевич, расскажите, как в дальнейшем сложилась ваша судьба?
- Всю свою жизнь был связан с морем. В 50-е годы ходил вторым и третьим помощником капитана на зверобойных судах, потом более 40 лет проработал на вспомогательном флоте Тихоокеанского Флота, в том числе капитаном пассажирского катера. На нем, кстати, работал и мой старший сын, до этого немало походивший по морям-океанам на танкерах вспомогательного флота, обеспечивая боевую службу кораблей и подводных лодок. Другой сын - офицер медицинской службы.
- Можете ли сказать, Александр Сергеевич, что жизнь ваша удалась?
- Я ни о чем не сожалею, что было в жизни, а значит, она у меня сложилась неплохо.